Худенький, маленький, в оборванных штанах и с грязными ногами — не мужчина, мечта. Причем женщин разных стран — двух как минимум. В 34 у него уже седая башка, куча голодных родственников и вечно нет денег. Другой бы на его месте запил, а таджик Нигматулло просит звать его Саней и источает такую непрошибаемую уверенность в собственной неотразимости, что невольно перестаешь удивляться его мужской востребованности и в Таджикистане, и в России.
«Я жена не люблю, я Фатима люблю! Питер — лучший город на земле!» — кричит он на весь двор на окраине Душанбе. «Да-да, не любит, это все знают, — кивает головой соседка, — только каждый год ей по ребенку делает и снова в Россию к Фатиме уезжает».
В России около миллиона трудовых мигрантов из Таджикистана. Они кладут асфальт и плитку, убирают улицы и подъезды, работают в супермаркетах, строят дачи и копают огороды. Их денежные переводы на родину составляют 60% ВВП страны — по данным Всемирного банка, по соотношению переводов к ВВП Таджикистан занимает 1-е место в мире. Так же Таджикистан вырвался на 1-е место в другом рейтинге — по количеству брошенных женщин. Раньше «страной оставленных жен» называли Мексику, тоже славящуюся своей дешевой рабсилой, теперь — Таджикистан.
До распада Союза таджикская диаспора в России составляла 32 тыс. человек, сейчас она в семь раз больше и растет как на дрожжах. В прошлом году, по официальным данным, таджики с русскими сыграли 12 тыс. свадеб. «Каждый третий таджик, уезжающий на работу в Россию, домой никогда не вернется» — к такому выводу пришли исследователи МОМ (Международной организации по миграции). 90% таджиков оседают в Москве и области, 5% в Питере, остальные едут в Поволжье и на Дальний Восток.
Фатиму, любимую женщину таджика Сани, на самом деле зовут Светой. Ей 29, работает медсестрой в детской больнице, живет в Питере с мамой. «Она мне помогать по-русски, а я с ней за это живу, — объясняет Саня, — я хочу прописку Питер, а мать ее, Люда, злая, не хочет меня». В Питере он уже восемь лет, чуть меньше живет с Фатимой-Светой. За эти годы она приняла мусульманство и переехала к нему на съемную квартиру. После работы убирается и готовит не только для Сани, но и для его дяди и братьев — всего их в «трешке» восемь человек.
Раз в год Саня наведывается в Душанбе, к законной жене и детям — их у него четверо, последнему всего год. С Фатимой детей нет. «Ах-ах, она хочет», — таджик томно закатывает глаза и целует фотку своей темноволосой возлюбленной в телефоне. Рано или поздно они поженятся и у них будут дети, не сомневается Саня, а «злая Люда» пропишет его в свою квартиру.
Саня — мужик порядочный: каждый месяц шлет домой переводы на 5-7 тыс. рублей, регулярно звонит и пусть редко, но приезжает. И ему хорошо, и жена счастлива. Большинство таджичек, отлично зная о вторых «русских семьях», в очередной раз провожая мужей на заработки, с ужасом ждут SMS-развода. «Талак, талак, талак!» — и все, свободна. SMS-разводы захлестнули страну, а политические деятели разделились на два лагеря: одни требуют признать такой развод легитимным, другие — запретить как неуважение к женщине и шариатским законам: по канонам «талак» надо говорить лично.
Любовь с огоньком
Брошенных женщин — тысячи. Кто-то от безысходности и неуверенности в себе становится самоубийцей. Кто-то едет за мужем в Россию или пытается получить хотя бы алименты. 28-летняя Латофат из Душанбе подала на сбежавшего мужа в суд и ждет теперь заочного решения об алиментах. «Он уехал на заработки 1,5 года назад, — рассказывает она. — Вначале звонил, потом попал в России в тюрьму на полгода за воровство, ну, а несколько месяцев назад вообще исчез».
Латофат жила у свекрови — по старой традиции муж всегда приводит жену к своим родителям. По новой традиции пока муж на заработках, недовольная свекровь может запросто выгнать невестку с детьми на улицу — достаточно позвонить сыну и сказать, что она ей не нравится.
До свадьбы Латофат мужа не знала — их сосватали родители. «Оказался наркоманом, избивал меня постоянно, а когда уехал, стала поколачивать свекровь», — опустив глаза, вспоминает женщина. В итоге она с двумя детьми вернулась в свою семью. Устроиться на работу не может — окончила всего четыре класса школы. «Потом началась война, стреляли и днем и ночью, и родители перестали пускать меня на улицу, — говорит Латофат. — Они рассуждали, что уж лучше пусть я буду живой, чем образованной, но изнасилованной или мертвой».
«В кишлаках таких девушек без образования тысячи, — говорит Зибо Шарифова из Лиги женщин-юристов Таджикистана. — Они все — бесправные рабыни свекровей, терпят сколько могут, а потом — в петлю. На днях к нам обратилась за помощью сестра одной такой самоубийцы. Утром встала, подоила коров, убрала в доме, приготовила завтрак. А потом пошла в сарай и повесилась. Муж в России, осталось двое детей».
На севере Таджикистана в ход идет канистра с бензином — желающих поджечь себя назло бросившему мужу или ненавистной свекрови становится все больше. Через ожоговый центр в Душанбе проходит около 100 таких самоубийц в год, половина из них — жены трудовых мигрантов. 21-летнюю Гульсифат Сабирову привезли из кишлака три месяца назад в ужасном состоянии — у нее было обожжено 34% тела. После шести пластических операций на нее все равно страшно смотреть.
«Он меня мучил, избивал, а потом сказал: или сама себя убьешь, или я тебя задушу», — едва шепчет она обожженными губами. После очередной ссоры с мужем она пошла в сарай и вылила на голову канистру бензина, а потом бросила спичку.
Муж Гульсифат тоже несколько раз работал в России и по всем меркам был видным женихом. Гуля — самая младшая из восьми детей, самая красивая и скромная. Он только вернулся с очередных заработков, увидев ее в кишлаке читающей Коран, влюбился и прислал сватов. «Хоть она голодать не будет», — сказали родители, выдавая ее замуж. Через пять дней после свадьбы муж снова уехал в Россию, а Гуля осталась у свекрови. Потом вернулся, но вместе они не прожили и двух месяцев. Уже в больнице выяснилось, что Гуля беременна.
«Он ее правда любит, да и она, когда он приходит, становится такая радостная, активная, — говорит Зафира, старшая медсестра отделения. — За 14 лет, что я здесь работаю, первый раз вижу, чтобы муж так за больной ухаживал. Он ждет ее из больницы, делает ремонт в комнате, а ее родители — ни в какую. Считают, что его должны посадить».
Медсестры, несмотря на ее жуткий вид, Гуле даже завидуют: брак по любви, пусть он и вылился в такую чудовищную трагедию, в Таджикистане все еще большая редкость. Большинство союзов укладывается в простую схему: сосватали — родились дети — уехал в Россию — бросил.
Мужья напрокат
Чем дальше от Душанбе, тем чаще вместо машин едут навстречу ишак-мобили. В повозках женщины и дети. Дорога в идеальном состоянии — ее строили китайцы, в кредит. Теперь, чтобы добраться из Душанбе в Худжанд (бывший Ленинабад) , нужно платить — бесплатной альтернативы просто нет. На полях с только что распустившимся хлопком — одни женщины.
«Спасибо России, что даете нашим мужьям работу!» — кричит нам самая пожилая из всех. Одна не видела мужа пять лет, другая три, большинство — не меньше двух. За месяц работы под палящим солнцем (на градуснике 45 градусов) они получат мешок картошки, лук да морковь. Зарплаты хватит ровно на два килограмма мяса. Но другой работы все равно нет, поэтому все в поле.
В кишлаках, которые на современный манер называют джамаатами, мужчины давно наперечет. Аловедину Шамсидинову из джамаата Навгилем 72, сыновья давно в Ростове-на-Дону, после смерти жены назад — присматривать за ним — вернулась невестка Махина с детьми. В России она прожила с мужем восемь лет, работала в больнице операционной сестрой, потом украшала торты.
«По-всякому мы пробовали получить гражданство — чего бы ни врали по телевизору, его не дают, — говорит Махина, доставая из тандыра пышущую жаром лепешку. — Единственный верный способ — жениться на русской, поэтому очень много фиктивных браков. С другой стороны, у всех таджиков, живущих в России, есть местные подруги. И много других браков — мусульманских, „никох“ называется».
Махина хочет вернуться назад, к мужу. «Хочется уехать, правда хочется —, а дед ни в какую!», и одного его оставить нельзя — родственники заклюют. И мужу в кишлаке нечего делать. Навгилем находится в 2 км от города Исфары, раньше там были заводы — химический, гидрометаллургический, спиртзавод, и фабрики — швейная и прядильная. А сейчас на весь район 100 рабочих мест. И без мужа плохо — и не хочется, чтоб свои проклинали, если бросит свекра.
«У нас тут еще дикие нравы, никто своих прав не знает, — тяжело вздыхает зампред джамаата по делам женщин и семьи Суясар Вахобоева. Она вроде мирового судьи — в случае семейных конфликтов вызывает стороны для переговоров и объясняет, что невестка — тоже человек. — Как бы ни старались власти, в кишлаках по-прежнему девочек не пускают в школу и выдают замуж в 14-15 лет. А дальше — заколдованный круг: он приедет ненадолго, сделает ей ребенка — и назад, в Россию». «Может, они и отпускали бы девочек в школу, но зачастую нет даже денег, чтобы купить форму и собрать ранец», — говорит Мавлюда Ибрагимова из ассоциации по защите прав женщин трудовых мигрантов.
«Соломенные жены»
«Женщина без мужской ласки чахнет и становится похожа на сушеный урюк, что растет у нас в огороде», — машет 46-летняя Васила рукой в сторону высокого дерева. У Василы лицо круглое, гладкое, бока плотные — не то что у ее подруги Малохат, от которой муж уехал в Россию много лет назад, тоже обзавелся семьей и ни разу с тех пор в кишлаке не объявлялся. «У нас сосед вернулся с хаджа, я к нему без спроса пошла, на пять минут, —, а он из-за этого взял и развелся со мной, осталась одна с четырьмя детьми», — тяжело вздыхает Малохат. Таких, как Малохат, полкишлака, а Васила на всю округу одна.
Василе из джамаата Чоркух надоело, что ее муж вечно на заработках, а денег присылает крохи, и когда он приехал к ней на побывку, просто заперла его в доме. «Он в Сызрани работал, в Иванове, я его все пытала: у тебя там
Чоркух упирается в горы, вдоль низких пыльных домов бежит мутный арык, в котором моет посуду и ноги все население Чоркуха — женщины и дети. Возле старинной мечети сидят аксакалы — они следят, чтобы девочки, отправляясь с ведрами на колонку, не слишком смотрели по сторонам. Одно их слово — и если в кишлаке появится жених, к ней во двор он никогда не заглянет.
В кишлаке Шахристан, что на севере Таджикистана, нравы не такие суровые, а мужиков еще меньше. Тут с работой еще хуже, и единственный способ выжить — податься в Россию. Мавлюда Шкурова носит темный халат и белый платок, она в трауре — полгода назад ее мужа Рахмата сбил насмерть микроавтобус. Ему было 44, осталось четверо детей. В Шахристан в прошлом году вернулись в гробах еще трое мужчин.
«Рахмат стоял на остановке в подмосковном Щекине, рядом с хладокомбинатом, где работал и жил, — рассказывает его брат Немат. — Его сбил Александр Сухов, денег даже на гроб не дал — все равно, сказал, посадят». За девять лет, что Рахмат был в России, старый дом совсем развалился, а на новый он так и не заработал. Теперь на трудовую вахту отправился его старший сын — ему еще нет 17, только закончил 9-й класс. «Одна надежда — на него, — едва не плачет Мовлюда. Второй сын ходит рядом — он инвалид детства. — Звонил на днях — работали с ребятами у армян на даче, а им не заплатили. Он от обиды плакал, я тоже рыдала».
Хабиба Наврузова, учительница русского языка, с пятью детьми уже шесть лет живет без мужа. Младший сын отца ни разу не видел. Старшую дочь сама замуж отдавала — по всем законам это должен делать отец. И свекровь сама хоронила — муж, хоть и звонит иногда, говорит, что нет денег приехать. Даже на похороны.
«Традиции, с одной стороны, все еще сильны, а с другой — отчаянно нарушаются, — говорит Зибо Шарифова из Лиги женщин-юристов Таджикистана. — Раньше представить себе было невозможно, чтобы у нас родителей бросали, а теперь старики сами к нам за помощью обращаются — подать иск против сына на алименты в твердой сумме».
Хабиба же свято верит, что еще чуть-чуть — и загулявший муж вернется. «Звонил недавно, в сентябре теперь обещает», — убеждает нас Хабиба. «Вернется он, жди, когда совсем старый станет и никому не нужный!» — подкалывают ее соседки. Она не обижается — тут в каждом дворе «соломенные жены“.
Фатима-Света из Санкт-Петербурга готовится к мусульманской свадьбе-“никох» — Саня-Нигматулло по телефону сделал ей предложение. Скоро закончится «ураза» (пост) , и он снова вернется в Питер. «Таджики ответственные, своих не бросают», — убеждена Фатима. Она совсем не переживает, что будет «второй женой» — главное, что любимой, говорит она.
Автор: Елизавета Маетная
Источник: izvestia.ru
